Отпадение Малороссии от Польши. Том 1 - Страница 63

Так было уничтожено польско-русскою республикою четвертое посягательство добычников на овладение продуктами чужого труда.

Не может быть, чтобы защитнику её домовитых и промышленных классов не было известно, что казацкий мятеж поддерживался отчасти и православным духовенством.

Дошедшая до нас «Львовская летопись», писанная одним из современных священников, свидетельствует, что тогдашнее духовенство наше имело превратное понятие о характере государственных деятелей с одной стороны и казацких демагогов с другой. В ней, например, говорится, будто бы коронное войско, на походе в Украину, избивало всех малоруссов без разбора, единственно за то, что они — русь; будто бы Конецпольский прибыл в Украину с великим гневом на казаков и на всех малоруссов; будто бы доминиканцы освятили ему меч на искоренение руси, и будто бы он выпросил у казаков мир, под условием, чтобы казаков было хоть сто тысяч.

Эти и другие сказки, повторяемые доныне, как достоверные факты, в свое время должны были сильно действовать на образование мнений в малорусском невежественном обществе. Их, без сомнения, фабриковали не одни казаки, но и приходские попы заодно с монахами.

О подучиванье казаков против шляхты со стороны попов и монахов сохранились известия в переписке весьма почтенных представителей землевладельческого класса в Малороссии, и казацкие петиции на сейм, сочиняемые духовными лицами, если не протестантами, казацкие посольства в Москву, направляемые и даже сопровождаемые духовными людьми, говорят нам, что эти известия заключают в себе добрую долю правды. Но в современных письменах не сохранилось, даже и в виде клеветы, свидетельство, чтобы Конецпольский, в качестве усмирителя казацкого бунта, принимал карательные меры против православного духовенства. Напротив, по сказанию того же львовского летописца, при особе коронного гетмана находилось пять православных священников, очевидно, для успокоения умов на счет его прибытия в Украину . Далее львовский летописец представляет Конецпольского явным противником церковной унии (каким был и его современник Лев Сопига). По дошедшему до него слуху, коронный гетман, осматривая кровавое поле битвы, говорил со слезами: «Вот она уния: лежит русь вместе с поляками»!

Казаки были так решительно направлены духовенством к исканию московского подданства, что, по заключении Переяславских пактов, сделали новую попытку перейти под высокую царскую руку. Но Москва в то время не довела еще своих донцов до присяги на подданство царю: ей было бы не по силам перерабатывать разом две вольницы в полезные для государства орудия, и она отклонила искательство днепровцев, как и в 1625 году. Будь она так неосторожна и самоуверенна, как Польша, разбойный элемент, выработанный свирепым деспотизмом Грозного с одной стороны и феодальными порядками Польши с другой, воспреобладал бы в ней над элементом государственно-хозяйственным, и наверное бунт Стеньки Разина сопровождался бы в Царской земле руиною, какую устроил в земле Королевской Богдан Хмельницкий.

Глава VII.
Древние представители народности и их преемники. — Борьба невежественной по-восточному партии с просвещенною по-западному партией. — Историческое значение русского аскетизма. — Тяготение малорусской массы к Московскому царству. — Два митрополита, представители русско-московской и русско-польской партии. — Преобладание польской идеи в эпоху восстановления православной иерархии.

Между тем как происходили новые ссылки казаков с московским правительством, весною 1631 года скончался Иов Борецкий. С Борецким прекращается политическая деятельность убогих, но дерзновенных иноков, отважившихся подражать первым апостолам христианства, которые своей готовностью умереть за веру обезоруживали классических преследователей своих.

Каковы бы ни были достоинства и недостатки нашей церковной политики, но эти загнанные униатами и отвергнутые православными панами люди разграничили у нас резко «древнее русское благочестие» и с папством и с протестантством. Они выработали истинно христианскую программу действий, до какой никогда не возвышался наместник Христа, принизивший божественное к человеческому, — не возвышались и немецкие реформаторы церкви, низведшие высокие идеалы Евангелия к уровню добродетелей посредственных.

Род этих смиренных, но великих людей восходит, можно сказать, к первым векам христианства на Руси. Не те из наших предков, которые подражали византийцам в созидании храмов, и не те, которых имена прославились защитой наших городов от кочевых язычников, завещали нам стойкость в чувстве нашей народности, основою которого сделалось православие. Варяго-русский мир сознавал весьма грубо внушенную ему духовными его вождями задачу — «побороть за христиан на поганые полки». В числе этих вождей находились люди, которых идеал был выше воинственной борьбы с иноверцами. Чуждаясь радостей, достигнутых торжеством над «погаными», они скрывались от своих буйных почитателей в ископанных собственными руками пещерах, и всю жизнь упражнялись в христианской кротости, которой больше, нежели чего-либо другого, недоставало в быту варяго-русского воина. Бессознательно восполняли они своим подвижничеством русскую жизнь, слишком низменную и материальную при всей своей свежести, которою дышет дошедший до нас обломок её эпоса. Они, в эпоху юности русского общества, были то самое, что ныне составляют в нем проповедники высших идеалов жизни — люди науки и литературы. Они были религиозно-философским проявлением народного духа, и представляли в себе зачатки будущего его развития.