Отпадение Малороссии от Польши. Том 1 - Страница 65

Была у этих проповедников публика и за чертой чернорабочей массы. Их слушались во многом, если не во всем, «славетные мещане», которые соответствовали нынешним почетным гражданам, а с ними и богатые купцы. Их влияние простиралось и на те шляхетские дома, которые, оставались вне широкого круга власти магнатов. Об одном из таких домов дает нам понятие «Боркулабовская хроника», изображающая зажиточную и даже знатную захолустную шляхту в тесной связи с просвещенным домашними средствами приходским духовенством и в то же время с монахами, которые являются среди мирян в качестве энергических исправителей общественной нравственности.

Но сами они, эти крутые, неуживчивые характеры, эти суровые противники всего иноверного, иноплеменного, иноземного, все-таки сознавали невозможность выдержать, в своих иноческих общежитиях, разъедающее действие польско-немецкого новаторства и, спасаясь от его «сатанинского обаяния», удалялись даже из Печерского монастыря на Афон, «яко в духовную школу». Там проживали они по многу лет, утверждаясь в незыблемости православия, и делались наконец образцами христианского здравомыслия. Об них-то, об этих строгих аскетах, по близким и далеким обителям, шла усладительная для добрых иноков молва, как о «преподобных мужах Россах, житием и богословием цветущих». Их словесные и письменные наставления действовали тем шире, чем больше был сосредоточен в богомыслии пламенный дух их. Они являлись достойными подражателями тех малосведущих в академической науке искателях Божия царства и Божией правды, которых здоровый ум, в полном согласии с непорочною совестью, восторжествовал над «премудрыми и разумными» греко-римского мира.

Один из таких преподобных мужей Россов, упомянутый в «Советовании о Благочестии», Иоанн Вишенский, должен был иметь особенно сильное влияние на соотечественников, судя по самородному красноречию его посланий, приносимых в малорусские монастыри питомцами афонской школы, а равно и потому, что эти послания сохранились в рукописях до нашего времени, не смотря на превратности человеческих мнений и судеб. Появиться им в тогдашней печатной полемике, заправляемой протестантами, было невозможно, так как Иоанн Вишенский, со всею резкостью врожденного ему сарказма и грозой духовного обличения, восстал против сближения с образованными по иноземному панами, которое привело в нашу южную Русь латинскую, и вслед за нею и протестантскую проповедь. Для придания большей цены ходившей по рукам рукописи, одно из афонских посланий было даже адресовано (вероятно, переписчиком) к начальнику православия, князю Острожскому. Но попасть под типографский станок его двора могло оно всего менее, потому что именно в этом послании говорится, что «ныне русские князья все оеретичились между ляхами, и отступили от христианства, от истинной веры».

Не входя здесь в обзор вдохновенных воззваний афонского аскета, скажем, что его изображение мирской и монашеской жизни объясняет нам больше, нежели все другие документы, каким образом невежественная русская партия, примкнувшая к монастырям, устояла в своих православных воззрениях против просвещенной западною наукой партии, которая опиралась на православных Острожских и протестантов Радивилов.

Борьба между ними шла втихомолку: ибо малоученые, убогие и в быту своем мужиковатые иноки не имели возможности ни препираться с образованными в панских кругах богословами, ни писать против них доказательно, как писал против папистов таинственный автор «Апокрисиса», ни даже печатать написанное. Но еслиб эта борьба со стороны людей малосведущих велась в тесном пространстве и не охватывала круга, описываемого радиусом иноческого скитания за сбором медовой дани и за милостынею на церковное строение, — дело малорусского православия было бы проиграно.

Афон постоянно поддерживал Печерскую обитель в строгом хранении унаследованной от времен апостольских веры, и постоянно снабжал его братию своими питомцами, подобными Иоанну Вишенскому, который поверстал в еретики всех русских князей задолго до формального их отступничества. Даже в те времена упадка церкви и народной нравственности, когда иноверная власть, не стесняемая вельможными православниками, вводила в обитель преподобного Феодосия архимандритов Вассианов, эта обитель заключила в своих стенах таких иноков, которые своими тихими добродетелями продолжали действовать на современный русский мир так влиятельно, как действовал Антоний и Феодосий Печерские на древний. Они-то, эти молчальники, эти покорные всяким властям затворники, эти безоружные борцы за православную церковь, противопоставляя всякому насилию одну готовность терпеть лишения, истязания и самую смерть, царили у нас над общественным мнением победительно, и правили народными симпатиями могущественно.

Когда «святопамятный» князь Острожский отошел к предкам, не обеспечив каким-либо фундушем ни одного церковного братства, ни одного училища, ни одной типографии, ни даже какого-нибудь испытанного ревнителя народного просвещения, — из Печерского монастыря вышел убогий инок Исаия Копинский, или Купинский, в виде попрошайки, и заменил широкопоместного магната в поддержке малорусской церкви с неизмеримым превосходством.

Копинский вовсе не готовился к общественной деятельности. По характеру и по монастырскому воспитанию своему, он был аскет; а представители нашего малорусского племени, способные к аскетизму, не имели иной задачи своего подвижничества, кроме внутреннего, молчаливого самоудовлетворения красотою христианской любви, основанной на самоотречении в пользу ближнего. Они жаждали одного блага в жизни, — чтобы сделаться преподобными по примеру тех двух подвижников, которых наша церковь поминает в заключение каждого богослужения.