Землевладельцам Польской короны в её соединении с Великим Княжеством Литовским открылся простор для сбыта сельских произведений в порте Балтийского моря и для устройства землевладельческих хозяйств на обширных пространствах, бывших до тех пор ареною пограничных наездов и сшибок с литовскою Русью. В бедственную для Польши эпоху, когда Литва была еще свирепой язычницей, поляки, содействуя распространению христианства и желая развить силы хищных соседей, уступили свое балтийское поморье тевтонским рыцарям, как воинам Св. Креста.
Тевтоны, или Крыжаки, отплатили за это полякам войнами, заставившими их искать союза с той же, уже полуправославною Литвою. Результатом соединения двух племен в одно государство было подчинение Крыжаков польскому владычеству и открытие свободного доступа водою в Балтийское море. Это море, почти не нужное Польше во времена оны, теперь, с развитием её экономического быта, вернулось к ней, словно доходное имение после убогих в своем невежестве предков. Панские добра, облегченные от общественных тягостей привилегиями, стали приносить неслыханные до тех пор доходы. Громадные состояния вырастали при одних и тех же рабочих силах, а избыток денежных средств дал новое движение экономической предприимчивости.
Тогда-то пригодились польским панам нетронутые плугом пустыни соседней Литвы, вернее сказать — Литовской Руси, сделавшейся Русью Польскою.
Но не вдруг оправдались надежды польских экономистов. Турки давно уже грозили Европе завоеванием, и это требовало от неё чрезвычайных усилий самосохранения.
Как передовой пост европейской культуры, Польша больше других стран подвергалась опасности. Уже сын Ягайла, Владислав III, пал в бою с Алуратом II под Варною (1444).
При его преемнике, Казимире IV, подвластные турецкому султану крымцы уничтожили на Черном море принадлежавший Польше, чрез посредство литовской Руси, порт Кочубей (ныне Одесса), который, во времена существования Византийской империи, снабжал Царьград и греческие острова подольскою пшеницею. Литворусские займища в устьях Днепра и Днестра сделались турко-татарскими. В 1482 году хан Менгли-Гирей сжег и заполонил пограничный польско-литовский город, столицу дотатарской Руси, Киев. Через десять лет отстроен крымцами, по распоряжению турок, Очаков, стоящий на польско-русской земле, а потом и Тегиль (в старину, как и ныне, Бендеры), которую литовские государи, в спорах с ханами, называли своею отчиною. Черноморская торговля русским и польским хлебом уступила место татарской торговле русскими и польскими пленниками. Напрасно король Ян Альберт пытался отнять у турок Волошину или Молдавию, которая, будучи ленным владением Польской Короны, закрывала Подолию и Червонную Русь, «как щитом». Войско его, заведенное предательски в так называемые Буковины (непроходимые леса горной Молдавии), было побито до остатка (1498), и открыло туркам, татарам и переменчивым волохам дорогу в Подолию, откуда пожары и полон разлились до самого Львова. Только чрезвычайно морозная зима того года, истребившая десятки тысяч наездников, спасла Польшу от азиатского завоевания.
При таких обстоятельствах подвигаться с хозяйственными займищами к востоку было делом не одного экономического рассчета, но и рыцарского геройства. В конце XV и начале XVI столетия татар видали не только на правой, но и на левой стороне Вислы, у Сендомира и Опатова. Небезопасен был от них даже Пацапов, и в самом Кракове не раз бывал переполох от их близости; а в 1578 году Орда окружила было свадебную компанию князя Василия, праздновавшего брак старшей дочери своей с Радивилом Перуном.
В эти времена борьбы с азиатцами за безопасность панского плуга, экономический быт польско-русской республики, называемой Речью Посполитою Польскою, представлял замечательное противоречие между юридическим гнетом чернорабочего, пахарского класса крестьян и фактическим согласием его с органами законодательной власти, землевладельцами. Мы читаем в сеймовых постановлениях драконовские законы о панских подданных, а под теми же годами находим постановления об учреждении новых поветов и новых воеводств в украинной Польше, «по причине сгущения рыцарской людности» на всем пространстве от Карпат до Нарева и от Днестра до Случи. Рыцарская людность, то-есть шляхетчина, на пограничье, выставленная против азиатских добычников, шла не одна: ее сопровождали те самые кмети, крестьяне, или подданные, против которых на шляхетских съездах придумывались все более и более стеснительные меры.
Это движение происходило в силу давления можновладцев на мелкопоместную шляхту, которая, вместе с своими подданными, приходила в упадок по мере того, как землевладельцы крупные, путем получаемых от короля привилегий, захвата и подкупа, увеличивали имущества свои. Обеднелые, или теснимые шляхтичи, вместо того, чтобы делаться слугами и вассалами собратий своих, хотели в новых займищах, в дешевых приобретениях и на заслуженных у короля, или у магната, пустопорожных местах, доказать справедливость гордой пословицы: «Шляхтич в огороде равен воеводе».
Составляя аванпосты польско-русской колонизации пустынь от Вислы к Днепру, они вели с собой крестьян, лишенных всякой свободы и даже собственности по букве панского законодательства, но вели не насильственно. Эти крестьяне были частью беглецы из соседних имений, рассчитывавшие на пустынность пограничного края, недоступную для сыщиков, но частью и такие подданные, которые смотрели на побеги сельской молодежи и сельских негодяев глазами своего пана. В обоих случаях сближение их с землевладельцем было не только естественное, но и необходимое.