Отпадение Малороссии от Польши. Том 1 - Страница 15

Праздность в новозанятых пустынях показывалась голодом, а недостаток повиновения набегами крымцев, ногайцев и самих волохов, которые с подчинением азиатскому господству сделались для полякоруссов такими же хищниками, как и татары.

Пограничный землевладелец был глава хозяйственной ассоциации и вместе с тем — предводитель боевой дружины. По существу факта, он был не столько дедич новозаселенного займища, сколько его завоеватель. Посредством выселения шляхты в украинные земли, к старому, или сравнительно старому, краю прирастал новый, основанный на том же начале шляхетской вольности, но без её произвольных и вынужденных обстоятельствами злоупотреблений, — край, обещавший быть настолько лучше старого, насколько колонии всегда бывают лучше метрополий своих. Но турки, стремясь занять славянскую почву Европы, в авангарде своего движения к западу посылали беспощадных опустошителей, татар, которые, зарабатывая свой насущный хлеб грабежом и ясыром, выжигали опустелые села и покинутую разбежавшимися пахарями жатву из любви к дикому простору. Все, что могли предпринять против азиатских набегов мелкие владельцы в своих колониях, оказывалось недостаточным.

Свободолюбивые шляхтичи, бредившие равенством с магнатами, сами были готовы молить вельможных притеснителей о принятии их под свой могущественный щит. Но шляхетские дуки, в свою очередь, страдали от можновладства, которым подавляли низшую шляхту. Изнурясь в борьбе с людьми более сильными, или же искусными в придворных происках, они искали поприща для своих талантов на окраинах польско-русской республики, в стране, которую молва сравнивала с Индиею и Новым Светом.

Они выпрашивали себе у короля пожалование так называемых пустынь, под условием защиты их от азиатцев, а не то — покупали эти пустыни у владельцев бездейственных, или же захватывали по праву сильного; высылали в опасные места осадчих с компаниею вооруженных людей и с огненным боем; иногда являлись лично в виде королевского старосты пограничного городка, например Канева или Черкасс, в виде воеводы такого разоренного города, каким был Киев после 1482 года; и этим способом среди вольной, равноправной шляхты, с её свободными подданными, возникало то же самое можновладство, которое томило шляхту в её стародавних, исконных осадах.

Так как в человеческих делах низшего порядка полезное постоянно преобладает над истинным, а умственное над нравственным, то энергию заселения малорусских пустынь мы должны приписать в меньшей пропорции таким щедрым и милосердым людям, каким был отец князя Василия, а в большей таким, каковы должны были быть потомки домашнего наездника, известного в Польше XIV столетия под характерным прозвищем Кровавого Дьявола из Венеции. И вообще, едва ли мы ошибемся, если поразительные успехи экономического развития Полыни в XV-м и XVI веках будем объяснять себе не столько умственным превосходством культиваторов, сколько их жадностью к захвату чужого имущества, дерзостью силы и талантливостью в делах домашнего разбоя.

Мы знаем например, что современный гетману Острожскому, князю Константину I, киевский воевода, Юрий Монтовтович, поступал с Печерским монастырем не лучше татарского баскака. Мы знаем, что и ставленник тогдашних придворных панов, архимандрит печерский, Вассиан, был не лучше обыкновенного жида арендатора, а добродетельный по своему веку князь Константин I Острожский, при своем всемогущем значении у короля, терпел Монтовтовича на его важном посту и покровительствовал Вассиану, не взирая на вторжение в монастырь одного и церковное обдирательство другого. Совокупность подобных явлений заставляет думать, что тогдашнему экономисту, достигавшему предположенной цели наперекор всем препятствиям, была известна только правда сильного над слабым; что другой правды в экономическом быту тогдашней Малороссии не знали, а если она иногда и встречалась, то не уважали. И вот эта-то грубая первобытная правда управляла польским и нашим родным плугом в малорусских пустынях. Она вела вперед хозяйство, промыслы, торговлю трудными, непроторенными, опасными путями, и насколько умела пользоваться ею наша сбродная Русь, настолько приняла участия в добыче земледелия, которое было и самым выгодным, и самым общим занятием колонистов.

Видя и зная все эти обстоятельства, надобно согласиться, что можновладство, эта антипатичная нашему веку и опровергнутая политической экономией система землевладения, было в тот век для шляхетского народа единственно возможною хозяйственною системою, которая двигала вперед колонизацию пустынного края, составлявшую необходимость не только для независимой, самодеятельной, талантливой части польско-русского шляхетства, но и для всего составного государства.

Оно привело Речь Посполитую к несчастному концу, превращая украинную шляхту, если не в вассальную, то прямо в служилую силу, и вырабатывая в этой убогой и завзятой шляхте — или преданных магнатам людей, или таких, которые были способны воспользоваться первым случаем, для уничтожения своих вельможных повелителей; но оно исполнило дело свое, защищая столько времени культивированные области и целые государства европейские от разлива азиатчины.

Как панские вассалы, владевшие сравнительно малыми вотчинами, так и панские «рукодайные слуги», распоряжавшиеся землями крупных помещиков, несмотря на все постигавшие их бедствия, шли вперед мужественно и неуклонно по трудному пути колонизации малорусских пустынь. Играя смелую роль начальников магнатских аванпостов, они, в свою очередь, окружали себя служилой боевой силою низшего разряда. Врожденное высокомерие этих наместников и официалистов, этих осадчих и губернаторов не уступало панскому.