Отпадение Малороссии от Польши. Том 1 - Страница 50

Хотя казаки отозвались о королевской нетерпимости исчужа, но к ним, как видно из последовавших явлений, приступили с новыми расспросами и к расспросам, без сомнения, присовокупили внушения. Казацкие сердца был доступны, если не той религии, которая выражает себя делами милосердия, то — религии ужаса перед карающим Божеством. На них, как мы догадываемся, подействовали в Москве с этой стороны. Окруженный почетом в царском обществе, Феофан мог возыметь на атамана Одинца и его товарищей такое могущественное влияние, какое римский первосвященник оказывал на жестокосердых рыцарей католичества. Еще вчера чуждый интересам православной церкви полудикий наездник мог сделаться сегодня ревностным её слугою и казацкие послы, хлопотавшие в Москве о войсковых интересах своих, могли вернуться к своему гетману с миссиею церковною, а недовольные королевским правительством казаки-шляхтичи, назло правительственным панам и официальным пастырям их душ, могли заговорить о своей вере, на которую, по словам Одинца и его товарищей, от короля никоторого посяганья не бывало.

Мы ничего не знаем об этом положительно; но нам известно, что в 1618 году казацкий гетман Петр Конашевич Сагайдачный, ради польского королевича, разорял Московское царство, не щадя в нем ни церквей, ни монастырей, а в 1620-м сделался в Польском королевстве передовиком православного движения.

Он был воспитанник Острожского училища, и хотя бежал в казаки от горькой в те времена «школьной чаши», но хлопоты православников при дворе князя Василия могли заронить в душу юноши мысль о бедственном положении отеческой церкви, и эта мысль выразилась теперь деятельным покаянием. Обратный путь свой Феофан направил через Малороссию и был конвоирован казаками Сагайдачного от ближайшего к московскому рубежу Густынского монастыря до Киева. В Киеве Сагайдачный, в противоположность князю Острожскому относительно грека Никифора, делал долговременное пребывание патриарха совершенно безопасным от всяких посягательств королевской партии, которая готова была объявить его как Никифора, да и объявила таки в последствии, турецким шпионом.

Феофан медлил с возвращением в Грецию. Он, очевидно, имел в виду смелое дело, обессмертившее его в истории, и выжидал только событий.

События сложились благоприятно для его важной миссии. Воинственная часть польско-русского общества, подкураженная недавними успехами Московского похода, побудила Сигизмунда III предупредить войну, которою грозил ему молодой Осман и вооружить против турок Волощину, с тем чтобы, поддерживая господаря своим войском, защитить Польшу его княжеством, точно щитом. К воинственным мечтаниям одних панов присоединились интриги против Жовковского других. Король настоятельно потребовал от него похода, обещая прислать ему подкрепление. Но подкрепления посланы не были. Турки и татары окружили коронное и панское войско во время его отступления с долины Цецоры и разбили наголову. Знаменитый полководец пал в битве; его товарищ, полевой коронный гетман, Станислав Конецпольский, был отведен пленником в Стамбул. Мир с Турцией Польша нарушила, а продолжать войну было ей нечем. Из Царьграда приходили между тем вести о громадных приготовлениях Османа II к походу. Речь Посполитая находилась под гнетом страха. Присмирела и королевская партия, добивавшая малорусское православие посредством униатских иерархов.

Этим моментом воспользовался Феофан, и с сентября 1620 года начал посвящать ревностных к отеческой вере архимандритов и игуменов на опустевшие для православных владычества. Октября 6 посвящен им на перемышльское епископство Исаия Копинский; октября 9 — на киевскую митрополию Иов Борецкий, а на епископство туровское и пинское грек Аврамий; в начале декабря — на полоцкую архиепископию Мелетий Смотрицкий; наконец, в январе 1621 года — на епископство владимиское и берестовское Иосиф Курцевич, на епископство луцкое и острожское Исакий Борискович, а на епископство холмское и белзское Паисий Ипполитович.

Все эти кафедры были заняты панскими ставленниками, архиереями униатскими, во владении которых находились и приписные к владычествам церковные имущества.

Православные архиереи оставались всё теми же архимандритами и игуменами убогих монастырей, которых не захватили еще униаты. Но иезуиты были сильно встревожены появлением православной иерархии в виду созданной ими иерархии униатской. Не успел патриарх Феофан удалиться из пределов Польши, как они заставили короля подписать универсал об изловлении и предании суду самозванных архиереев, нарушителей общественного спокойствия. Великое дело восстановления киевской митрополии готово было рухнуть столь же внезапно, как внезапно совершено оно.

Но движение турецких сил к Днестру представлялось правительству, по преувеличенным слухам, повторением Ксерксова похода в Грецию, и в самом деле Осман II грозил стереть Польшу с лица земли. Опасность была велика. Король с большим трудом собрал тысяч тридцать защитников днестровской границы. Этого войска было недостаточно. Пришлось обратиться к казакам.

Казаки, как и татары, с начала и до конца своего существования, разделялись на несколько не только независимых одна от другой, но и враждебных орд. Соединить их и направить к одной цели мог только популярный и вместе грозный для соперников атаман-предводитель, каким был Сагайдачный. Он это знал. Знали это и королевские агенты, трудившиеся в Украине над вербовкою Запорожского войска.

Когда им было объявлено, что казаки не пойдут на турок, если мандаты против новых архиереев не будут отменены, король нашелся вынужденным сделать попятный шаг в церковной унии, которая была его гордостью, его любимою мечтою.